Ирма Мартенс-Бернер
Воспоминания матери Анны Герман, фрагмент книги «Человеческая судьба», издательство «Znaki czasu», Варшава, 2014, перевод Ивана Ильичёва
… В августе 1939 года я оставила место работы (в Ташкенте), и вместе с детьми, мамой и сестрой поехала искать мужа и брата.
По мере отдаления от жарких районов Узбекистана и Казахстана мой сыночек почувствовал себя лучше, а около Новосибирска даже улыбнулся. Какое счастье, что Анечка тоже была здорова! Мы ехали с надеждой – найти своих родных людей! И эта надежда помогала нам жить. Я мечтала показать мужу и брата моих детей – моё богатство.
Мы приехали в маленький городок Осинники. Я устроилась на работу в среднюю школу №30, сразу удалось найти и жильё – две комнаты с общей кухней. Мы поселились вместе с семьёй машиниста, работавшего на железной дороге. Это были очень приятные люди.
Пока не закончилось лето, нужно было как можно скорее попасть в лагерь. Разузнав в Осинниках, куда мне ехать, я отправилась в путь. Железнодорожная ветка вела через тайгу, к паровозу был прицеплен всего один вагон. Ни на конечной станции, ни по дороге я не увидела ни одного здания: только специальная трасса вела от поезда в лагерь. С посылкой в руках я пришла в лагерную контору. Разговор был коротким, официальным, на меня даже не посмотрели:
– Если ваши в лагере, то посылку передадим, но свидания не получите! Всё!
Боясь промолвить даже слово, я бесцельно бродила вокруг этой конторы, не зная, что делать дальше. Меня окликнул мужчина, спросив, что я тут делаю. Узнав о цели моего приезда, он сказал:
– Я уже отсидел своё, вызвал жену из Крыма и работаю здесь. Я помогу вам увидеть списки сосланных.
Скоро он вернулся:
– Ваш брат Вильмар Мартенс в восьмой колонии, а мужа здесь нет. Если у вас есть деньги, я могу привести вашего брата в центр лагеря, а вы пройдете под видом медсестры.
Слава Богу, я не решилась на этот поступок. Я бы не смогла сыграть эту роль, была слишком молода для такой конспирации – увидев брата, я бы заплакала, выдала себя и обрекла бы на 10 лет тюремного заключения – за шпионаж. Да и мой помощник пошел бы на второй срок…
Мама очень обрадовалась, узнав, что её сын жив, и захотела сама поехать в лагерь в надежде, что ей дадут свидание. Когда настала зима, мама собрала посылку для Вильмара и поехала в лагерь. Но ей, как и мне, свидания не дали:
– Мать, тебе не дадут увидеться с сыном. Посылку передадим, а ты уезжай обратно!
«…Я работала в школе, время было очень тяжелое. Сотни людей стояли в очередях, мне удавалось купить булочки детям в школьном буфете – так шла наша жизнь. Тридцатиградусный мороз…» (из дневника Ирмы Мартенс– Бернер)
Наступил 1940 год. Новый год я встречала в школе. В центре просторного кабинета химии и физики стояла высокая прекрасная ёлка. Я привела на праздник моих малюток. Посадила их повыше – пускай любуются украшенной и светящейся гирляндами ёлкой, пусть слушают, как поют дети! Я смотрела на них и увидела, как в одну из минут Аня обняла братика и поцеловала его. Моё сердце сжалось. Боже мой! Мои сироты! А моему мужу не позволено даже краем глаза увидеть эту радость на лицах его детей!
Пришла весна 1940 года. Мама собрала Анечку и Фридриха и уехала в Ташкент – там было легче с пропитанием, можно было достать фрукты и овощи. Я же с сестрой (Гертой Мартенс) осталась в Осинниках, где должна была доработать до окончания учебного года. Расставаясь с детьми, я верила, что в Ташкенте им будет лучше.
Но меня не покидало чувство горечи от того, что поиски мужа и брата в Осинниках почти ни к чему не привели. Желание узнать о судьбе родных людей помогло нам не замечать трудности этого далёкого путешествия. Мы готовы были ехать гораздо дальше, лишь бы это хоть как– то облегчило участь нашим близким. Но в сталинские времена это не имело никакого смысла. Единственным утешением было то, что брат получил наши посылки, а значит, он знал, что мы его нашли и тоскуем о нём. Об этом он написал моей сестре, когда ему позже разрешили отправить несколько писем.
В Ташкенте дети заболели скарлатиной, а я этого не знала. Их положили в больницу. Неожиданно я получила телеграмму: «Срочно приезжай, дети больны». Я немедленно покинула Осинники, без разрешения директора школы. Дорога до Ташкента была мучительной, полной душевных мук о состоянии здоровья Ани и Фридриха. Тревожные мысли были также о сестре, которая осталась в Осинниках учиться в школе. Я доехала до Ташкента лишь на пятый день. Когда вошла в дом, увидела только Анечку. Мама сквозь слёзы воскликнула:
– Сыночек умер!
Крик и плач! От горя я не могла произнести ни единого слова… Я упала в кресло и рыдала, а Анечка, бледная и измученная болезнью, тихонько уселась на моих коленях…
В Осинники я не вернулась. А через несколько месяцев в Ташкент вернулась и моя сестра. Жили мы совсем бедно, ведь жизнь в Осинниках и дорога стоили нам немалых денег. Мы довольствовались тем, что я зарабатывала работой в школе, ведь даже продать нам было уже нечего. Благо, ташкентский климат позволял обходиться без тёплой одежды. Да и не нужно было стоять часами в очередях в магазин, как в Сибири…
