Наука плюс практика
К 75-летию Кемеровской области и архивной службы Кузбасса
Архивное управление продолжает Вас знакомить с непростыми судьбами, трудовой биографией выдающихся горняков, талантливых руководителей угольной отрасли, чьи имена заслуженно вписаны не только в историю Осинников, но и всего Кузбасса.
Алексей Степанович Ременский
1941 год. Осинники, трест “Молотовуголь”. Годовой план угледобычи выполнен на 114,3 процента. Но никакая это не победа, высокий процент взят в первом полугодии, а во втором едва удалось перевалить за 75 процентов задания, установленного правительством с учетом потерь угольных районов в западной части страны. По какой причине невыполнение? По той же самой, по которой не выполнил план почти весь угольный Кузбасс: добывать уголь во втором полугодии было просто некому. По объявленной мобилизации работники шахт были отправлены на фронт, особенно остро сказалась нехватка рабочих ведущих профессий – забойщиков, проходчиков, навалоотбойщиков…
В Осинниках план выполнила единственная шахта рудника, четвертая, заведующим которой был молодой инженер Алексей Ременский. Общие беды, разумеется, сказались и на шахте № 4, но план выполнялся всегда. А что касается общих бед, то они были в том, что война, поставив под ружье квалифицированных рабочих, нарушила и все остальное, в первую очередь техническое развитие предприятий. В предвоенные годы по уровню механизированной добычи и отгрузке топлива рудник уверенно выходил в число передовых по Кузбассу. С началом же войны о дальнейшем внедрении механизации, добычной техники, электровозной откачки, о применении конвейеров и т. д. речи практически не велось. Заводы перестали их выпускать, а то, что имелось, негде было ремонтировать. Оставалось одно – развивать добычу буровзрывным способом, то есть практически вручную. И, забегая вперед, можно сказать, что именно таким способом к концу войны угля на руднике добывалось в три раза больше, чем в предвоенные годы. На откатке использовались в основном лошади, на шахте № 4, на третьем уклоне, еще и после войны продолжал действовать подземный конный двор на 60 лошадей. Под землей они работали, там же отдыхали, и кормили-поили этих всетерпеливых тружениц там же. Ветераны вспоминают, что лошадь закреплялась за коногоном, привыкала к своему “напарнику” и попросту отказывалась слушаться кого-либо еще. Так же безошибочно знала норму загрузки, и прицепленная сверхплановая вагонетка должна была быть отцеплена, иначе никакой откатки! Но это к слову.
Что же касается людей, рабочих, то взамен ушедших на фронт горняков начали прибывать необученные новички, сельские парни и девчата, понятия не имевшие о шахте. До 67 процентов коллектива составляли мобилизованные, эвакуированные, присланные из западных воинских частей, репатрианты и спецпереселенцы. И результаты не замедлили сказаться практически по всем показателям. К примеру, в 1942-м на четвертой шахте на 50 процентов выросло число аварий. Точно такая же цифра была в целом по тресту. Среднемесячная производительность врубовых машин на руднике уменьшилась до 3895 тонн – на 15 процентов ниже уровня 1940 года. На 12 процентов сократилась производительность забойщиков на отбойных молотках.
Война наложила отпечаток на все – на городок, на людей, на саму жизнь. Изменился и Алексей Ременский, казалось, еще вчера улыбчивый и добродушный парень. Таким его знали в Осинниках с самого первого дня, когда он прибыл сюда в 1939 из Новосибирска. Там в комбинате Кузбассуголь он чуть более года успел поработать инженером-диспетчером в производственном отделе, а здесь стал заведующим шахтой. Но одно дело возглавлять предприятие в мирное время, и совсем другое – в условиях, какие выпали на долю того поколения. С первых же месяцев войны у начальника головная боль не только о производстве. Не меньше времени и нервов уходит на устройство новоселов. Их расселяли в бараки, поставленные на скорую руку такими же “мастерами”, деревенскими мальчишками под присмотром старых плотников. Их просто нечем было обеспечить: в декабре 1942 года в шахтовом общежитии на 410 человек имелось 410 простыней, и на этом максимум бытовых удобств исчерпывался. На всех было в наличии лишь 210 одеял (ночуй под своей мокрой фуфайкой) и … 26 полотенец. Алексея Степановича, как он потом не раз вспоминал, бесила не всеобщая нужда сама по себе – все понимали, что война и не до жиру. Начальника шахты выводило из себя преступное равнодушие иных больших и малых начальников к нуждам людей. Общежитие на зиму осталось без угля! Что, война в этом виновата? Ребятам и девчатам приходилось самим приносить его со смены в чем угодно, даже в карманах! И начальнику шахты приходилось исправлять это, иногда не жалея своей власти, - выгонять, отдавать под суд… Но другими способами текучку, бегство, дезертирство с шахты остановить было попросту невозможно – кто же тогда уголь добывать будет!? И эта жесткость, и эта несомненная забота о минимальных удобствах людей, возможных в ту пору, и собственный пример, и несомненный талант руководителя дали единственно нужный тогда результат: его шахта, его “четверка”, выполняла план. Даже в проклятом 1942-м, когда план не выполнили практически все шахты и весь бассейн целиком. И самым убедительным, самым доказательным подтверждением тому – орден Ленина начальнику шахты. Первый из трех, которые Алексей Степанович заработает за свою жизнь. И вручен он был ему за тот самым 1942-й.
На добычу угля было обращено внимание всех. Даже городские власти, не имевшие практически никаких материальных ресурсов, старались облегчить шахтерский быт. Например, решение исполкома горсовета от 25 марта 1943 года дало возможность горнякам ведущих профессий по удостоверениям, розданным на шахтах, без очереди сдать в починку сапоги или пальто. Без очереди отоваривать карточки в магазине… Чем-то надо же было привлекать людей кроме мобилизационных мер, если из города в первый год войны ушли 3000 шахтеров, а вместо них было прислано 2800 не обученных и без профессии.
К тому же в город из Харькова прибыл госпиталь. Он был укомплектован, лишь понадобились санитарки и медсестры. А самое главное, ему нужны были помещения. Известно, что в первую очередь госпиталям отдавались школьные здания, так было и тут – отдали школу № 3, но пришлось отдать еще общежитие горного техникума, три жилых дома и здание треста – в нем расположились приемный покой и хирургическое отделение.
Как вспоминают старожилы, прибытие госпиталя принесло не только неудобства, это была и хорошая помощь руднику – в госпитале стали оказывать помощь травмированным шахтерам, квалифицированно оперировать пострадавших в авариях. Специализация госпиталя – ранения в грудную полость и ранения суставов – была близкой к статистике травматизма горняков. Запомнился главврач Ткаченко, разработавший свою методику лечения ран, полученных на поле боя, с которыми были схожи увечья в шахте. Запомнился хирург, кандидат наук Картавин, который сделал не один десяток операций.
А шефство над госпиталем горком партии поручил коллективу шахты № 4. Начальник шахты задачу понял, вернулся к себе, собрал комсомольцев, они сообща наметили план действий. Во-первых – надо помочь топливом, затем выделили водовоза, дали ему лошадь, разузнали, какие мероприятия принято проводить с ранеными – дело-то новое, невиданное! И пошли комсомольцы, а по большей части комсомолки, девчата, топить печи, мыть полы, стирать, купать раненых, дежурить в палатах. Установились хорошие, настоящие сердечные отношения. Но недолго пробыл госпиталь в Осинниках, как только Красная Армия отогнала врага от Москвы, в 1942 году госпиталь перевели в Тулу. А память о нем осталась на долгие годы, особенно у тех, кто выжил после аварии благодаря госпитальным врачам.
Но за всеми этими делами не было забыто главное – добыча угля. Четвертая шахта наращивала добычу, как и весь трест, руководимый Александром Николаевичем Задемидко, впрочем, возглавившим рудник не по своей воле. В 1942 году нарком угольной промышленности Вахрушев за снижение добычи угля снял его с должности начальника комбината “Кузбассуголь” и направил в Осинники.
А там были свои виновники. Из-за нехватки осинниковских углей под угрозой остановки оказался Кузнецкий комбинат, нарком прибыл на рудник лично и тоже принял меры. Решением местной “тройки” главный инженер “Молотовугля” Т.З. Бовт и директор шахты “Капитальная-1” В.Д. Никитин были объявлены “врагами народа” и арестованы. Правда, судьба хранила обоих. Т. Бовт отвоевал на фронте в штрафном батальоне, вернулся на свою прежнюю должность, после победы вышел в начальники комбината, стал Героем Социалистического Труда. В. Никитин тоже вернулся, был назначен главным инженером “Куйбышевугля”, управляющим “Кемеровоугля” и начальником комбината “Кузбассуголь”. Был секретарем обкома, председателем совнархоза, и службу закончил в ранге заместителя министра угольной промышленности СССР.
А. Задемидко также восстановился, после войны был министром, возглавлял Кемеровский совнархоз. Хоть и немногим удалось уцелеть в подобной ситуации в те тяжкие годы, но с этими руководителями получилось именно так. Правда, все эти служебные взлеты были потом. А тогда судьбы этих и других, сурово наказанных за ошибки большого начальства, руководителей, стояли перед глазами всех остальных. И каждый знал, что подобная участь может постичь и его, и, понятное дело, настроение это не прибавляло. К тому же вчерашний начальник комбината, а в тот момент управляющий трестом Задемидко ввел военную дисциплину, его ученики, к числу которых относил себя и Ременский, ощутили ее на себе в первую очередь.
Задемидко потребовал бросить все силы на воссоздание очистного фронта, на подготовительные работы, ввел материальное стимулирование проходческих бригад, участков и всех служб, занятых подготовкой новых забоев. Итоги соревнования подводились, и победители определялись только с учетом плюсовых показателей. Казалось бы, своевременная подготовка очистного фронта – хрестоматия в организации работ в горном деле, все знают об этой закономерности. Знают все, а он сделал жестким правилом. И до конца войны трест “Молотовуголь” перевыполнял план! Более того, добыча угля здесь прирастала самыми высокими темпами в бассейне. В 1944 году Кузбасс прибавил 9 процентов, а “Молотовуголь” - 16. В 1945 Кузбасс прирос на 7 процентов, Осинники – на 14. То же самое – с приростом добычи коксующихся углей. В 1945 году Осинники давали уже 22,6 процента углей, идущих на коксование.
Шахта № 4 была в числе лучших, она достигла максимальной производственной мощности, и в этом состоянии Алексей Степанович к концу войны сдал ее преемнику, а сам получил новое назначение. Он стал начальником шахты № 10, которая до этого, начиная с четвертого квартала 1942, ни разу никому не уступала переходящего Красного Знамени Государственного Комитета Обороны! Просто начальник десятой шахты В.Г. Кожевин получил перевод в Киселевск, стал там начальником треста “Кагановичуголь”. На прощание два опытных инженера, два друга обсудили перспективы. На шахте наметилось естественное снижение запасов, но нельзя было допустить, чтоб это стало причиной снижения уровня добычи! Каким образом сохранить этот самый уровень? Алексей Степанович обратился “к науке”, затребовал рекомендаций. Ученые Академии наук СССР всю войну работали в Кузбассе. Бригада, командированная в Осинники, констатировала, что “на Осинниковском месторождении, по сравнению с другими районами Кузбасса, имеются лишь небольшие резервы для наращивания производственных мощностей. Но так как осинниковские шахты добывают дефицитный уголь, необходимо добиться не только 100-процентной производственной мощности шахт, но разработать и быстро осуществить мероприятия по еще большему расширению их мощности”. В переводе на понятный язык, это означало: нужна углубка до следующих горизонтов и нужен скорейший доступ к уклонным полям. А все это новые проходческие работы теми же силами – запасных проходческих бригад нет ни в тресте, ни в комбинате. И по этим рекомендациям Ременский всего за полтора года пробил к новым запасам шесть уклонов и один ствол. Добыча пошла оттуда. И Красное знамя ГКО осталось на шахте до самой победы.
И еще об одном необходимо сказать, говоря об осинниковском периоде работы Алексея Степановича.
Рост добычи коксующихся углей потребовал в годы войны развития еще одного малоизученного дела – обогащения добытых углей, отделения их от породы ради повышения качества. Наука знала, что осинниковские угли обогащаются легко. В военные годы это стало необходимостью потому, что стремление увеличить добычу сырья для металлургии привело угольщиков к разработке пластов повышенной зольности. В 1935 году в Кузбассе были построены две фабрики пневматического обогащения угля, одна при шахте им. Кирова в Ленинске, другая в Осинниках, при “Капитальной-1”. Но обе они перерабатывали только угли Осинниковского месторождения. На шахтах № 9 и 10 такие фабрики были пущены в начале войны, а к ее концу открылась фабрика и на шахте № 4, над подготовкой расчетов для которой Алексей Степанович Ременский провел в свое время не одну бессонную ночь.
А что касается его шахты № 10, то к концу войны она давала уже четвертую часть добычи всего треста! Это была и его победа тоже. Победа, которая явилась весомой частичкой великой Победы великого народа.
