У всех была одна цель
Нехорошева Мария Петровна, 1913 года рождения, неграмотная, беспартийная. В шахте трудилась с ноября 1941 года навальщицей, люкогрузчицей, мотористкой. Наград не имела.
«Рассказать о себе хочется, я всю войну проработала. Было тяжело, уставали сильно, но было как-то весело от работы, не знаю, откуда и сила бралась.
Привели меня к шурфу, отдохнули. Горный мастер говорит: «Давайте спускаться». А мне страшно, сердце замирает. Те женщины, которые уже работали, были посмелее, а мне страшно, даже слезы были. А потом идешь, как в горницу к себе домой. Настроение было веселое, даже песни пели, хоть и хлеба было мало.
Сначала пришлось работать под люком, а потом работала в лаве навальщицей. Работала хорошо, лопата аж горела.
В первые дни, где-то с неделю прошло, меня послали доставлять в лаву стойки. Лава была крутая, участок 13. Лава стала давать посадку, стойки затрещали, и я бросила стойку – и в печку. Спускается горный мастер, видит – я сижу, рассмеялся и говорит: «Нет, видно не получится из тебя, Нехорошева, ничего». А потом, когда освоилась, работа у меня кипела, даже лучшей «шахтеркой» стала.
Мне было тяжело первое время, пока не привыкла. А потом втянулась, обвыкла, и работала, ни на что не смотрела. Первое время вагоны толкали спиной, а потом лебедки поставили, тогда я уже одна управлялась.
Приду на наряд. Начальник участка и горный мастер давали наряд забойщикам, а мы были к ним прикреплены. Лавы были низкие, всю смену – на коленках. Работали бесхитростно. Думали только о том, чтобы война поскорее кончилась. Мы в войну ни от какой работы не отвиливали. За прогулы наказывали. Моя золовка за прогулы отсидела 4 месяца в тюрьме в Новокузнецке. У меня с 1931 года никогда не было прогулов, никто не скажет, что я плохо работала.
В лаве был качающий привод, под люком – лебедка, бурили электрическим сверлом, уголь возили электровозы. На 21 участке испытывали врубмашины, но что-то у них не получилось, что – я не знаю, и машины отправили назад.
В шахту спускались и по стволу, и по шурфам. Первый раз я в шахту спускалась по шурфу возле шахты № 9. Так еще опускали в шахту лесогоны лес.
Лавы были длинные, часто уголь забивал завал, поэтому сначала чистили забой, а потом - завал. Жила я на квартире, 11 лет жила по чужим углам. Много хватила горя. За квартиру платила 5 рублей, и дрова нужно было приносить свои. Если дров не принесешь, то хозяйка не даст свои, чтоб приготовить поесть. Сеяла гречиху, потом просо. Чтобы их сажать, нужно было отработать выходной день в колхозе. Сначала хлеб на карточку давали 800г, а потом 1200г, давали сало. Мы работали месяц в ночь, другой с утра. На работу поднимали гудком. С утра гудок - в 5.30, а в ночную смену – 9.30. Выходные были очень редко.
После работы шла в магазин, получала хлеб – и домой. Поешь и ложишься спать. Вещей почти не было, жила на квартире, по этой причине – никакой домашней работы. Ни в какие клубы я не ходила, некогда было. Может быть те, кто работал на поверхности, и ходили, а мне некогда было. Работала, никаких кино не видела и не слышала. Перед нарядом были лекции о положении на фронте.
Забойщики были лет 30 и старше, где-то до 50 лет. Слесари были помоложе. Девчонки, которые со мной работали, были молодые, лет от 18 до 30. Много было курских девчат. Помню, первый раз пришли эти девчонки в чистой рабочей одежде, одеваются в мойке – как «белые лебедушки», молодые, красивые, а вышли из шахты – как «козы грязные». Я смеялась над ними, не плачьте, мол, привыкните, да еще и замуж выйдете.
Были рабочие разных национальностей – русские, украинцы, татары и много других.
Помню, запальщик у нас был из Донбасса. Были 3 девчонки из Ленинграда. Чем лучше трудится человек, тем он становится чище и сознательнее, тем дружнее становится коллектив, когда у всех одна цель и одинаковое отношение к своим обязанностям».
